В «дуэли» по этому поводу сошлись исполнительный директор Ассоциации онкологов Северо-Западного федерального округа, научный сотрудник ФГБУ «НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова» Минздрава России в Санкт-Петербурге и Университета Тампере Антон Барчук и основатель и CEO компании UNIM, специализирующейся на онкологической диагностике, Алексей Ремез.
- Как могут / не могут эти знания быть применены в России? Почему?
А. Ремез: Собранные данные, безусловно, имеют большой потенциал, однако пока, скорее, в исследовательской деятельности, нежели в клинической практике. Будут ли они полезны для R&D российских биотехнологических компаний, покажет время. Но по количеству фундаментальных исследований Россия не может похвастаться лидирующими позициями в мире. Это факт. Говорить же о применении этих данных в клинической практике в интересах повышения качества терапии конкретных пациентов пока рано.
А. Барчук: В данный момент в России несколько научных групп изучают связь между наличием различных мутаций в генах опухоли и прогнозом у онкологических больных. Ведущее место занимает группа члена-корреспондента РАН, профессора Евгения Наумовича Имянитова - ученые долгие годы изучают молекулярно-генетические особенности опухолей. И уже достигли определенных результатов. Но, чтобы выйти на те объемы, что имеются у зарубежных коллег, необходимо большее внимание к этой области со стороны государства: вложение не только средств, но и развитие кадрового потенциала, и внимание к методам анализа результатов этих исследований.
- Чем данные «The Pathology Atlas» могут быть полезны в реальном лечении и диагностике онкологических заболеваний в нашей стране?
А. Ремез: Чисто теоретически эти агрегированные данные, помимо применения в R&D, могут помочь онкологу определить те или иные предикативные факторы и скорректировать протокол лечения максимально эффективным образом. Но чтобы это произошло, должна присутствовать тесная работа онколога и патолога, который собственно и может определить иммуногистохимические характеристики опухоли. А в России она не всегда имеет место. Второй проблемой применения данных исследования в реальной практике является их валидация. Во-первых, необходимо быть уверенным, что все приведенные ИГХ-исследования проводились с необходимой степенью достоверности (клоны антител, наличие позитивного контроля при исследовании, качество проведения самого исследования). В этой части пока много вопросов. Ну и, во-вторых, необходимо провести огромную работу по клинической валидации тех предикативных факторов, которые могут быть выявлены по результатам работы с этой базой данных.
А. Барчук: Мы пока не располагаем ресурсами и объемами, которые имеются у коллег за рубежом. Несмотря на огромный труд молекулярных генетиков и даже клиницистов. У нас очень мало специалистов в области современной эпидемиологии и биостатистики, которые обобщали бы получаемый в лабораториях и клиниках материал в большие исследования.
- Персонализация лечения снизит расходы на онкологию?
А. Ремез: Персонализация терапии в онкологии пока ведет только к удорожанию. Безусловно, это не причина не вести эту работу, и сам по себе прецедент создания таких баз знаний - очень важная веха на пути реальной персонализации. Но вся мировая практика говорит о том, что терапия, назначаемая на основе того или иного теста, включающего иммуногистохимическое и генетическое профилирование опухоли, стоит дороже по сравнению с классическим протоколом лечения. Подобные тесты продаются на международном и российском рынках уже достаточно давно. В некоторых странах их даже включают в стандарт оказания медицинской помощи при онкологических заболеваниях. И это правильно. Возможно, ситуация с экономикой персонализированного подхода будет меняться, но для подтверждения этого необходимо проводить большие мультинациональные исследования.
А. Барчук: Если лечение будет персонализированным, это повлечет сокращение малоэффективной, ненужной терапии, а значит, затраты на нее снизятся. При этом можно будет получать больший эффект от уже имеющихся дорогих препаратов - назначение терапии будет зависеть от индивидуальных особенностей опухоли. Это уже работает сейчас для многих локализаций, но выйдет на другой уровень.
- С какими проблемами мы можем столкнуться на этом пути и как их решать?
А. Ремез: Боюсь, на данный момент проблемы российской онкологии лежат в более прозаичной плоскости: организация оказания помощи и организация финансирования такой помощи. Пока не будут решены эти насущные вопросы, говорить о прорывах в диагностике и лечении онкологических пациентов в РФ сложно. О какой персонализации может идти речь, если есть колоссальные проблемы с диагностикой онкологии и огромным количеством ошибок в этом процессе?
А. Барчук: По отдельным локализациям это уже внедряется, но не в таких масштабах, как хотелось бы. Пока в регионах ограничен доступ ко всем возможностям молекулярно-генетической диагностики. Ее надо расширять хотя бы в масштабах тех маркеров, эффективность которых в прогнозировании лечения доказана.
https://www.medvestnik.ru/content/articles/Prekrasnoe-daleko.html
